Роман ШМАРАКОВ. Каллиопа, дерево, Кориск

Роман ШМАРАКОВ. Каллиопа, дерево, Кориск. – Луганск: Шико, 2012

Этот текст – небольшой, чрезвычайно плотный, похожий на лабиринт, – являет собой прекрасный образец фантастики, совершенно не похожий на то, что принято считать русскоязычной фантастикой сегодня, и в первую очередь потому не похожий, что это отменно сочиненная вещь, уходящая корнями в античную, средневековую, викторианскую литературу. В эпоху, когда принято писать без оглядки на предшественников, «Каллиопа, дерево, Кориск» – сияющее исключение из правил, звено в литературной цепи времен. Видимо, это один из лучших и необычных образцов speculative fiction, появлявшихся в последние годы: формально – неоготический роман в письмах о доме с привидением (или с привидениями, не исключая главных героев), а на деле – метаистория, включающая в себя множество историй второго и иных порядков, ветвящаяся, сумасшедше смешная и вместе с тем безумно странная, а подчас и страшная; вопреки названию серии, в которой вышла книга, игра тут ведется не словами, но временными пластами в координатах лабиринтоподобного сознания.

Номинировал Николай Караев

ОТЗЫВЫ ЖЮРИ

Александр Гаррос:

Один Михаил Шишкин у нас уже есть. И Борхес с Маркесом в клонировании пока не нуждаются. И так далее. Очень претенциозно, очень само-себя-за-ухо-через-правую-ногу-сложно-вывернуто-тягуче, очень вязко. Что, на мой вкус, убивает достоинства, а они есть, конечно: ну, способность сопрягать слова налицо. Ее бы на мирные цели. Так что все-таки два.

Сергей Жарковский:

Общее впечатление: чума.
Профессиональное мнение: моей личной читательской компетенции недостаточно, чтобы в данном случае высказывать какое-то там «профессиональное мнение». Вот я его и не высказываю.

Для меня эта самая премия с новыми горизонтами обрела осязаемость после того. как я узнал, что «Каллиопа…» таки номинирована. Я её, «Каллиопу…» то есть, себе по данному автором разрешению скачал давно, тогда же и прочитал, и слава богу, что во время этого первого прочтения имел доступ к, грубо говоря, википедии, а не как последний месяц, когда до сети приходилось добираться. Читал, прибегая к дневникам господина полковника, раз в пять минут. И то только там, где чуял нутром, что надо, а сколько раз нутро не срабатывало, — бог весть.

Не знаю, каков нонеча в стране запас — не то что писателей! — читателей, способных с листа прочесть ВСЁ, что сочинил Роман Шмараков, но лично я в эту сотню не попадаю.
Поэтому не буду о играх и собственной необразованности, буду просто о романе, коий прочёл неоднократно со постоянно возрастающим удовольствием.

Это роман. Это эпистолярный роман. Эпистолярный роман-квест о том, как два образованных на уровне России до тринадцатого года человека попали в замок, а там привидения. Это эпистолярный остро юмористический роман. Это неплохой фантастический эпистолярный, очень смешной роман. Не знаю, как ещё изгильнуться. Да! Это ближе всего по смыслу к Новым Горизонтам, ежели под Новыми Горизонтами понимать забытую писательскую обязанность изучать, анализировать и ещё и любить мировую литературу, и уметь поверять вдобавок литературную теорию литературной же практикой. И наоборот.

Что хочется сказать плохого, кроме того, что я уже сказал? Предъявить, так сказать, автору с высоты «вручающего лит.премии», сломавшего шаблон фэну и редактору Дмитрию Байкалову?
Дискомфорт был — от самой внешней интонации автора писем. Это стёбонесущая, глобально-
русскоязычно распространённая авторская интонация за последние лет тридцать пять приелась ужас как, до того, что и нюансы этой интонации перестали быть различимы, и она мерещится уже даже там, где её нет — по авторскому замыслу — и в заводе. А ведь дело ВСЕГДА в нюансах. Именно нюансами миллионные тиражи Пушкина отличаются от миллионных тиражей Байкалова.

(Кстати, вездесущесть этой интонации сплошь и рядом возбуждает в шир.чит.массах ощущение, что автор и его герой автоматически сообразны. И что автор как-то очень игриво, свысока относится к взаимодействию читателя со своим произведением, да ещё скрывает за игривостью и лёгкостью своё серьёзное, на самом деле, отношение, к литературе вообще и к своей работе, в частности. Как бы за интеллигента типа не приняли.)

Очень подумав и почитав, я пришёл к выводу, что в случае с «Каллиопой…» этот дискомфорт фантомен.

Резюм: учиться надо всегда.

Михаил Назаренко: 

Книги Шмаракова еще раз доказывают, что истинное остроумие – не в сочетании слов, а, как справедливо заметил Пушкин, в способности сближать понятия и выводить из них новые и правильные заключения.
К сожалению, Шмараков доказывает это от обратного. Тщательнейше сопряженные слова; неожиданные отсылки к общеизвестным классикам и классикам, забытым всеми, кроме филологов-античников; игра с одним жанром, да с другим, да с третьим… И это довольно быстро прискучивает – по крайней мере, мне такой вид филологического юмора кажется несколько натужным (ни строчки без шуточки с тонкой улыбкой на устах), а главное – бессмысленным. К чему мы пришли? К тому, что мир есть текст? Это не «новые горизонты», это старые тупики, затхлые коридоры буэнос-айресской библиотеки. Если ценность и смысл произведения ограничиваются его стилем, неудивительно, что благодарные читатели могут вчитать в роман что угодно, увидеть любые глубины. Только не нужно забывать, что это разговор с зеркалом.

Андрей Рубанов:

Автор — доктор филологии, переводчик античных поэтов. Создал изощренный текст-стилизацию. Отдаленно напоминает Умберто Эко. Только один вечный вопрос витает над этим прихотливым романом: должен ли специалист уходить так глубоко в такой специфический материал — или ему следует время от времени обновляться и пробовать что-то новое? Быть специалистом по филологии, и однажды написать «филологический» роман — слишком легкая задача для такого сильного ума.