Мария Галина о «Лиге выдающихся декадентов»

«Много недругов у России в начале ХХ столетия. «Мировая закулиса», мистические сообщества, масонские ложи – изыскивают самые изощрённые и неожиданные способы сокрушить Империю. Но все их замыслы неумолимо разбиваются о незыблемый бастион, имя которому – Лига Выдающихся Декадентов. Встречайте! Василий Розанов, Андрей Белый, Велимир Хлебников, Павел Флоренский и другие!»

Аннотация обещает нам нечто совершенно удивительное, но, учитывая, что в реальности у мировой закулисы, кажется, все получилось, пафос этого утверждения слегка смазан… Так или иначе, перед нами литературная игра. Однако уже само название косвенно свидетельствует о вторичности, и даже, э…  третичности приема. И дело даже не в прямой отсылке к «Лиге выдающихся джентльменов», хотя персонажи сугубо литературные как ни странно, могут быть более убедительны, чем декаденты-холмсы (о том, что ярлык декадентов к ним пришит кривовато, уже писал коллега Березин) – возможно именно потому, что с литературных-то какой спрос? Тут же мы имеем дело как бы с реальными фигурами, и вот тут-то и начинаются проблемы.

Что до Бонда-Гумилева – тут и «Посмотри в глаза чудовищ» Андрея Лазарчука и Михаила Успенского (1998), и того же года «Эфиоп» Бориса Штерна. В 2006-2007 годах выходят «Двадцатая рапсодия Листа» и «Четвертая жертва сирени» Даниэля Клугера и Виталия Бабенко, где действуют ссыльный студент-недоучка В. И. Ульянов и пожилой отставной поручик Н. Ильин (Холмс и Ватсон), расследующие загадочные преступления родовом имении Ульяновых – Кокушкино, а потом и в Самаре. Про «Чапаева и Пустоту» не вспомнит только ленивый, а я еще добавлю «Анну-Каренину-2» Александра Золотько, где действуют вперемешку литературные персонажи и реальные исторические личности. Постмодернизм, будучи в России еще новинкой, дарил постсоветской литературе неслыханные прежде степени свободы и игры. Однако действенность приема обратно пропорциональна частоте его использования.

Тогда встает вопрос – зачем? Чтобы показать, каким зловещим силам (в первой повести представители этих зловещих сил бесхитростно обозначают себя ношением здоровенного нагрудного анка) противостоит глубинная интеллектуальная мощь России? Впрочем, особой демонстрации интеллекта от героев и не требуется, автор отчаянно им подыгрывает, а зловещие силы какие-то уж очень карикатурные, как и сами сыщики-декаденты, впрочем. И, конечно, масоны, мировая закулиса, куда же без них, хорошо хоть не рептилоиды.

Свести сложные и противоречивые исторические процессы к проискам нескольких (не очень умных и удачливых) зловещих персон, конечно, соблазнительно, но скучновато. Тем более, буффонады, задуманной автором, не получается; умение смешить – редкий дар, и, к сожалению, одного намерения тут маловато. Вдобавок, роман промахивается мимо сразу двух таргет-аудиторий. Эрудированному читателю (коллеге Березину, например), знающему, кто есть кто, герои покажутся упрощенными, окарикатуренными, а сюжет – скучным; в реальности все было страшнее, живописнее и сложнее – и даже, как ни странно, литературнее. Наивный читатель (как я, например) многочисленные аллюзии и отсылки к историческим лицам попросту не заметит (спасибо коллеге Березину, что пальцем ткнул в того-то и того-то), но наивно будет ожидать связного и увлекательного действия. Но метания героев туда-сюда хаотичны, наития ничем не подкреплены, а схватки с супостатом оборачиваются порядком затянутой и оттого несмешной буффонадой.

Иными словами, перед нами бесхитростный провинциальный постмодерн второго разлива. Опять такие «Алешины сны», только вместо Егора Летова — Высоцкий, но те же прозрения и пророчества, основанные на том, что автор знает о будущем больше своих персонажей.  Борис Бугаев цитирует мемы и порошки и поминает не к ночи «экранное разрешение», а Розанов рассказывает своим коллегам-подельникам про раскулачивания, зиккурат-мавзолей на Красной Площади, «Бесконечный тупик» Галковского и попаданцев. Ну и не без вскрытия приема, конечно. Борис Бугаев по приезде компании в Москву, зовет новых друзей к себе домой, но Розанов отказывается, ни к чему, мол, вводить в роман новых персонажей, возись потом с ними…

Ну и наконец. К Розанову на первых страницах первой истории приходит девица, называющая себя Мариэттой Сергеевной, чернявая, с большим носом, плачет, сморкается в платочек, тревожится за попавшего в зловещие силки Борю Бугаева, ведет оживленный разговор с Розановым и просит его, Розанова, Бореньке Бугаеву помочь… Шагинян действительно какое-то время была увлечена Бугаевым. Но вас ничего не смущает в этом эпизоде?

Если ничего, то подскажу – Мариэтта Шагинян оглохла еще в гимназии, из ее воспоминаний следует, что случилось это, по ее собственной версии, когда ее подруга по гимназии стала ей рассказывать о своих непристойных похождениях. Глухота, вероятно носила истерический характер, но при том была неподдельна. Никаких оживленных разговоров с Розановым упомянутая девица вести попросту не могла. Кстати, сама Мариэтта была экстатической и странной (а возможно, и страшной) фигурой, хотя фехтованию вроде действительно обучалась и записочками через «секунданток» вызывала оскорбителей ее чувств на дуэли…

См. хотя бы воспоминания Ходасевича[1]:

«Мне нравилась Мариэтта. Это, можно сказать, была ходячая восемнадцатилетняя путаница из бесчисленных идей, из всевозможных «измов» и «анств», которые она схватывала на лету и усваивала стремительно — чтобы стремительно же отбросить. Кроме того, она писала стихи, изучала теорию музыки и занималась фехтованием, а также, кажется, математикой. В идеях, теориях, школах, науках и направлениях она разбиралась плохо, но всегда была чем-нибудь обуреваема. Так же плохо разбиралась и в людях, в их отношениях, но имела доброе сердце и, размахивая картонным мечом, то и дело мчалась кого-нибудь защищать или поражать. И как-то всегда выходило так, что в конце концов она поражала добродетель и защищала злодея. Но все это делалось от чистого сердца и с наилучшими намерениями».

Фигуры, окарикатуренные автором на деле сложнее, значительнее, судьбы их причудливее выдуманных, и будь я конспирологом, искала бы здесь зловещий план и руку мировой закулисы, пытающейся подменить живую историю картонными петрушками. Но я не конспиролог, и усматриваю здесь просто не очень удачную попытку постмодернистской игры в ситуации, когда от постмодернизма читатель порядком подустал и отчаянно хочет подлинности – пусть даже и в таком странном жанре, как фантастика.

[1]http://dugward.ru/library/hodasevic/hodasevich_marieta_shaginyan.html