Ольга Балла о романе «Мост» Аси Михеевой

(И надо бы написать коротко, но невозможно же, невозможно. Этот текст сам по себе провоцирует на избыток)

Текст интереснейший в необозримом множестве отношений, но именно вследствие этого неимоверно перегруженный. Вошедших в него замыслов хватило бы уж точно на несколько романов. Не говоря уж о том, что одних только фантастических допущений в нём в избытке: не несколько даже, а именно множество – притом сразу двух типов, которые лишь отчасти родственны друг другу, а во многом и друг другу противоположны, поскольку один из них выражает рациональное начало в человеке, второй — дорациональное: научно-фантастических и фэнтезийных (и интереснейшие идеи у Михеевой есть в каждом из этих типов). В третьей из частей трилогии (сцепленных некоторыми сквозными героями, причём читатель далеко не сразу догадывается, какими именно) автор соединяет два этих модуса «гиперфикшн»-литературы под одной обложкой и постоянно переключает повествование из одного модуса в другой, одного времени в другое время, а всего их три – и заметит ли читатель, что третья линия третьей части — (почти) реалистическая? Гладкого сращения между ними не очень получается (и не очень понятно, как связаны между собой героини трёх линий, две из которых видят третью в чём-то вроде сновидений наяву. Сопряжены ли они мистически? Переселение ли это души?), но совершенная непредсказуемость развития событий читателю гарантирована. В центре романа – плодотворнейшая, захватывающая идея Моста-портала между многими мирами и, видимо, временами, и жителей его — мостовитян (это одна из прекрасных терминологических находок автора) – «регулировщиков» этого сложного многоуровневого перекрёстка, занятых в основном переправами путешественников – большей частью, если не исключительно, торговцев — из одних миров в другие. Причём мостовитяне в разной мере наделены магическими способностями (и сопутствующими им ограничениями), применению которых ещё надо учиться. (Тут автор, кажется мне, наследует, с одной стороны, Стругацким: Мост – сложноразвившаяся, ставшая особой цивилизацией Зона, а мостовитяне – сталкеры; с другой – Джоан Роулинг, на которую мелькает и одна аллюзия. Заимствованы также элементы германо-скандинавской мифологии: Локи – имя одной из ведущих героинь; единожды упоминаемый Рагнарёк.) Но увы!! Мне кажется, что огромный потенциал этого замысла автор, как ни удивительно, практически не использует – зависая – очень надолго и очень основательно – на самой идее перехода, его возможности, на таинственном устройстве Моста-портала (в частности, способном замедлять время в одном из своих внутренних помещений, — ну и что? – идея мелькнула и пропала, ни разу не пригодившись), на его картографировании – как сложнейшей практике, как целой культурной области, — на описание этого уходит огромнейший и самоценный кусок второй части романа. Переходы как таковые и открывающиеся при этом иномирья случаются всего дважды: один раз мелькает не очень понятно что (Китай? Древний?), ещё один раз – единственный раз подробно! — героиню заносит в Крым во времена Крымской войны – зачем-то на сторону англичан, где она и находит одного из своих 26-ти дядьёв-братьев (это 26 близнецов – ещё один роскошный – и минимально использованный замысел), ставшего там мужем медсестры Флоренс Найтингейл. И ещё один раз в мир Моста, уже зачем-то разрушенного (понять, зачем это устроили, — а устроили сознательно, — не удалось. «Уронили» его, как мы узнаём только на 217 странице, те самые 26 близнецов), но как-то ещё действующего, заносит людей из (более-менее) нашей реальности, на самолёте. (Причём Мост, как оказывается только на 147-й странице, ещё и живое существо, он может умереть – и способен быть воскрешённым, что отчасти и происходит, хотя его всё равно потом разрушают. Ещё одна практически не использованная идея.) Таинственным образом всё это как-то не очень меняет психологию действующих лиц (у мостовитян – узнаваемое мировосприятие обобщённо-европейского, а скорее даже вполне русского человека XXI века даже с его характерными словечками: «печеньки», «бла-бла-бла», «устаканится», «блин», — я бы сказала, эти люди недостаточно – если вообще – другие, хотя возможностей для инаковости у них в избытке). Даже если они обладают магическими способностями (действие которых описано автором ярко, убедительно, чувственно-наглядно), видывали другие миры, переключаются из одного гендера в другой, а маги стареют медленнее прочих, это совсем не сообщает им (а с ними и читателю) принципиально нового понимания человека. Не говоря уж о том, что сюжетные нити в этом многообилии теряются и путаются; вязнут в отступлениях и бытовых деталях (типа пития героями кофе), которые в общем-то ни для чего не нужны, кроме как расцветить картинку. На огромных текстовых участках сюжет движется маленькими шажками или топчется. В жанровой литературе так нельзя – как нельзя и настолько бесконечно интриговать читателя, давая ему разгадки лишь отчасти или не давая их вовсе. Вообще, отдельное интересное занятие реконструировать мир Моста по авторским указаниям и обмолвкам (это такая модель для сборки: собери сам). Картинка получается максимально противоречивая, ничего цельного не складывается. Я бы сказала, это такая слабо-альтернативная Европа Нового времени. У героев (псевдо)европейские – германоморфные, англоморфные имена (типа Грюнер), обобщённо-европейское (или евроамериканское) поведение, привычки, правила и цивилизационные установки: они пьют кофе, чай, какао; изобретения патентуются (при этом магия существуют как нормативная часть культуры, изобретения в её области тоже патентуются; а преподаётся она по академической модели: у неё есть история, теория и методология); у них есть университет и цирк. В языке – латинизмы («бонефикус», «синцерус»), — им знаком Рим? Государственное устройство – монархия. Расстояния они меряют саженями и милями, при этом система счислений десятиричная. Признаков религии не заметно (упоминаются исключительно черти, притом морские и в качестве фигуры речи, ангелов и Самого не видать). Деньги металлические (золото, медь), купюры не упоминаются. Они пишут на бумаге, макая перья в чернильницы-непроливайки, – с другой стороны, им знакома технология ламинирования и дивайс под названием «ламинатор», у них есть фонарики с батарейками, опреснительные станции, турбины и какие-то «энерголенты» (а вот телефонов, телеграфа, радио, компьютеров – нет, хотя компьютерной терминологией применительно к иным материям мостовитяне сыплют довольно бойко), и тут уж вообще не знаешь, как провести верхнюю временную границу происходящего. Перемещаются по земле они на экипажах, а летают на монгольфьерах – которые так и называют (и ах, как прекрасно-чувственно, осязаемо описан полёт на монгольфьере к озеру с магическою жидкостью синцерусом!), — значит, их миру знакомы братья Монгольфье, а вследствие того и Франция? – ни об этой последней, ни о какой другой стране нашего мира, — впрочем, ни звука. (Можно, правда, предположить, что всё это заимствовано в результате контактов с нашей версией реальности, — мелькает, в частности, «привозная» авторучка, заполняемая чернилами, — не от нас ли? – но ни о каких контактах с нею упоминаний нет, – а ведь чтобы столько всего заимствовать, надо бы контактировать постоянно и интенсивно.) В смысле продуманности и убедительности мир Моста, при всём своём захватывающем устройстве, в конечном счёте проигрывает другой «гиперфикциональной» составляющей текста – космической, происходящей в далёком будущем, — где, однако, также есть богатейшие идеи с едва востребованным потенциалом: например, то, что у главной героини этой линии, биотехнологического конструкта, девять матерей (это ни на чём особенно не сказывается, тем более, что упоминаются, и то не слишком подробно, лишь три из них) и, как выясняется в самом конце – тоже ни на что особо не влияя – всего один отец, обретённый там, где никто бы и не подумал; очень интересный конец Земли и спасение человечества оттуда в некоторое космическое Убежище, причём основная часть пути проходит в анабиозе; в этой части романа тоже есть «мосты» — на сей раз они множественны – соединяющие разные части Вселенной, но и это скорее упоминается, чем развёртывается. Чтобы быть полноценной мифологией (или хотя бы наследницей её — полноценной жанровой литературой), авторской системе образов недостаёт внятного, отчётливо прописанного противостояния «добра» и «зла» (работающей на устойчивость и ясность картины мира). Какие-то войны и столкновения тут происходят, в частности – в 3-й части – космические, но скорее как фон, на полях происходящего, — с кем и за что воюем – непонятно совершенно. (Если основная мысль текста – что-то вроде того, что важней всего доброта, сочувствие, эмпатия и человеческие связи, то для очередного проговаривания этого трюизма вряд ли стоило городить такой роскошный огород.) Этот великолепно задуманный текст (почти многотекстие), столь же живой, сколь и сумбурный, губит его собственное обилие и стремление к всеохватности: стремясь реализовать много замыслов сразу, конструкция в конечном счёте провисает под тяжестью самой себя, и множество сюжетных, смысловых нитей остаются оборванными. Я бы сказала, что этот текст великолепно выдуман и очень недостаточно продуман, он сырой и яркий, яркий и сырой одновременно.