Лайла ВАНДЕЛА. Выступки Слов

Это рассказ. Но большой – полтора авторских листа. Может быть, даже слишком большой. Для той формы, которая была выбрана автором. Однако, автору виднее. И, конечно, уважаемому жюри, на суд которого я выдвигаю этот рассказ.

Зачем я это делаю?  Потому что сам когда-то экспериментировал в области, если так можно выразиться, литературной гибридизации. Соединял традиции научной фантастики со словесными, языковыми играми. Но такой смелости себе не позволял.

Текст «Выступок слов» совершенно осознанно вызывает у литературно грамотного читателя ассоциации с «Зангези» Велимира Хлебникова или «Кукишем прошлякам» Алексея Крученых. Или со стихами Давида Бурлюка. Это осознанные отсылки – автор дает в качестве эпиграфа знаменитое хлебниковское «Заклятье смехом». Пожалуй, самое знаменитое, хрестоматийное; а это значит, что автор хочет, чтобы его аллюзии прочли не только кандидаты филологических наук, но даже те, кто хотя бы на четверку выучил литературу в школе.

И все равно смелость эксперимента потрясает. Мужчина и женщина – лирическая героиня автора и Дивослав – летят по космосу в тео-НЛО. И говорят на языке будетлян. Неологизм наезжает на неологизм. Сочные метафоры подавляют. А еще и явный эротический флер… Местами язык произведения завораживает, местами через него трудно продираться. Да, трудно. А читать «Зангези» просто? В конце концов все это писано ради языка, а никак не ради сюжета. Хотя и научно-фантастический сюжет в произведении присутствует.

Этот произведение, конечно, не для среднестатистического современного читателя фантастики. Ребята, если вы среднестатистические, и не пытайтесь его даже открывать! Но «Выступки Слов» как ни что другое расширяет горизонты фантастики. А вот начинающим авторам его прочитать будет полезно – чтобы знать, что и так можно. И может быть, взять для своих произведений сотую часть того языкового разнообразия, что есть в тексте. Не даром ведь Маяковским называл Хлебникова «поэтом для поэтов». Может и этот откровенно экспериментальный текст подтолкнет к появлению Маяковского от фантастики.

Экспериментальный… И откровенно провокационный. Да, со стороны автора это откровенная провокация. И я решил ее поддержать. Если бы этот текст прислали на конкурс «Независимой газеты» «Нонконформизм», я бы точно вытащил его в финал…

Да здравствует здоровая провокация!

О, провакационьте, провокачи!

О, фантаститиче, фантастачи!

Вандела Лайла. Выступки Слов (на правах рукописи)

Номинировал Андрей Щербак-Жуков

ОТЗЫВЫ ЖЮРИ

Владимир Березин:

ОКРОШКА

«Выступки слов» Лайлы Ванделы

Хлебников похож был на больную птицу, недовольную тем, что на неё смотрят.

Виктор Шкловский «Zoo или Письма не о любви»

Это прекрасная повесть (или рассказ) чудесного, хоть и совершенно непонятного мне автора. И этот текст, безусловно, достоин какой-нибудь премии. Например, премии «Конформизм» (ну, наверняка же есть какая-нибудь такая премия в какой-нибудь газете).

В чём тут дело? Как говорят музыканты — «Фальшивых нот не бывает, нужно только вовремя крикнуть, что ты играешь авангард». Перед нами нормальная шизофазия — неважно, естественная или искусственно сконструированная. Одна мудрая женщина говорила мне, что если в одном абзаце есть две фразы, набранные капслоком, то можно смело считать текст графоманией и не читать дальше. Это справедливо, но, поскольку я не последовал этому совету, и дошёл до конца, мне нужно как-то компенсировать этот подвиг.

Спойлеры тут бессмысленны — текст нарезан, как окрошка из слов. Перед нами словопад, своего рода поверхностное каламбурение.  Но даже и это не помешает нам извлечь из него пользу. Хотя практическая польза лежит вне самого текста, а касается его восприятия.

В советских романах и фильмах о Гражданской войне обязательно был какой-нибудь условный «ничевок» со странными стихами. Да вот вам пример: военный Петроград накануне революции, где девушка приходит на поэтический вечер, а похотливый гость наклоняется к ней: «Неужели и на этот раз вам не понравился Сапожков? Он говорил сегодня, как пророк. Вас раздражает его резкость и своеобразная манера выражаться. Но самая сущность его мысли — разве это не то, чего мы все втайне хотим, но сказать боимся?  А он смеет:

Каждый молод, молод, молод

В животе чертовский голод,

Будем лопать пустоту…

Необыкновенно и смело, Дарья Дмитриевна, разве вы сами не чувствуете, — новое, жадное, смелое. … Ещё две, три таких зимы, — и всё затрещит, полезет по швам, — очень хорошо!»^[i] И тут ещё развратец, мякотка… Но прошло сто лет, и искусство довольно часто искушалось экспериментами, и мало кого изумишь абстрактной картиной, или, не к ночи будь упомянуты, видеомами.

Недаром «Выступки слов» сопровождается эпиграфом из Хлебникова. Хлебников вообще очень интересная фигура.  Он часть культа непонятного, человек, которого при жизни считали сумасшедшим (под конец жизни он и правда находился в сумрачном состоянии), автор, которого любили Шкловский и Якобсон, а потом возлюбили и поэты периода «Оттепели».  И тут натуральная беда обывателя: он, столкнувшись с непонятным, вспоминает Хлебникова или банду футуристов во главе с Маяковским, начинает колебаться. Вдруг перед ним не обыкновенный кривляющийся графоман, а Хлебников или Маяковский? Он, обыватель, думает, что это, конечно, фу-фу. Но вдруг потом будет стыдно, как тем, кто ругал Маяковского в 1915 году, а потом оказалось, что он большой поэт (С оговоркой, что не все, кто ругал, выжили — обстоятельства были разные). Тогда обыватель обращается к мнению экспертов, но они что-то бормочут невнятное, да, к тому же, вразнобой. При этом честный обыватель понимает, что когда перед ним выкладывают аргумент «вы недостаточно развиты, чтобы понимать, что это — великий эксперимент, а не графомания», то это описывается словами «слив защитан». Утомлённый такой дискуссией, обыватель засыпает, бормоча «чума на оба ваши дома».

Более того, вдруг обнаруживается, что «Чёрный квадрат» — жест, а не собственно картина. И из того, что этот жест сработал век назад, вовсе не следует, что сейчас, нарисовав квадрат любого цвета, можно просто так принести его на выставку (можно, но нужно продавливать это творение методами, лежащими вне искусства —  бывает, выходит). Причём эта эксплуатация чужого заумного жеста теперь самый конформизм и есть (а не «нонконформизм» вовсе).

Беда в том, что качественная стилизация под Хлебникова требует большой начитанности — если не уровня Якобсона, то Шкловского, а простое подражание вызывает испанский стыд.

Но я вовсе не пеняю автору за что-то, лишь пытаюсь понять, как устроена литература такого типа: нелепая, как Жанна Агузарова в 2020 году.

И вот что мне кажется: у этой фрик-литературы есть своё, настоящее очарование. Я видел, как оно снисходит на людей: давным-давно, когда на каком-то алкогольном мероприятии выводили перед публикой пани Броню. Не так редко находятся небедные обыватели-«фармацевты» (как их называли в «Бродячей собаке»), что сделали свой ленивый выбор и решили, что король всё-таки одет, просто очень причудливо — в разноцветное боа. С тех пор многое обратилось в прах, как и сама пани Броня, и не мне судить тех людей. Хотя, собственно, отчего и не мне? Приём-то никуда не делся.

С чем мы и поздравляем автора.

[i] Толстой А. Н. Хождение по мукам // Толстой А. Н. Собрание сочинений в 10 т. Т. 5. – М.: Художественная литература, 1983. С. 14.

Мария Галина:

Текст этот – романом его назвать трудно, хотя он довольно объемный, предварен цитатой из Хлебникова (самыми, пожалуй, знаменитыми и оттого затертыми его строками) про смехачей. Соответственно – вся конструкция – опыты словотворчества и структур в хлебниковско-бурлюковском духе, но без их божественного безумия, скажем так. К тому же срабатывает известный феномен «Черного квадрата» — есть фишки, которые можно применить только один раз – первый, он же последний. Любое подражание этой поэтике, даже в прозе (тут мы имеем вроде бы некую метафизическую космическую оперу, чей сюжет тонет в словесной эквилибристике) заведомо отбрасывает текст в смутную область вторичности. Эротика (а ее тут автор нам отсыпает щедрой рукой) – тоже такой признак косплея Серебряного века, чьи тексты пропитаны болезненным эротическим напряжением. Но работая в этом ключе всегда присутствует опасность, что результатом окажется всего-навсего тривиальная максима «Любовь побеждает смерть»… Грань пошлости, балансируя на которой иные  авторы Серебряного века все таки сумели удержаться на стороне света и добра, тонка и опасна для последователей…

Наугад цитата из текста:

«- В звёздном ритме – проникновения хочешь, да?! …Ты – говорила! Со Словом – зате̾йничала: акцент – ставила! СРАБОТАЛ твой улавливатель тонких смысловых связей между словами, понятиями и событиями? Да? Акцент твой – актуальный сейчас? УТВЕРЖДАЙ теперь сказанное!

С брутальным штурмом ПРИЛЬНУВШИ, – целует ВОЛЬНО в губы меня! …передав либидо-пых чудодейственной силы!

Я… (словно сама не своя) по-девичьи затупила: от смелых губ его, от косой са̾жени, от тряси̾ны его глаз брутально-притягательных… И забыв о направленных ВЗОРАХ на нас, запрыгиваю на его (стоячего) бёдра.

Он ловко-вы̾веренно – захватывает меня… склоняет, накрывает, замахивает, наводит, стыкует, подталкивает…

Вспомнив про созерцающих зрителей, я машу в монитор, мол: до свидания! Разъединенья не происходит. В общем, прямой эфир продолжается…

*

Зрители думают: махнув рукой, я призываю к вниманию…

— Екс думаете? Снова СМЕШНО будет?

— Навряд ли… Похоже началось блаженство – брутальное. Безмерная телесная красота! …Будто захватывает, накрывает, подталкивает, выплёскивает!

— …Вшвыривает! Спряжает! Ах, жаль – что не посягает! …НА МЕНЯ… — смея̾нствуют остроумники, нас комментируя…».

Закрыть кавычки.

В общем перед нами текст, заведомо защищенный от любой критики, такой сферической конь в вакууме, поскольку единственный содержащийся в нем посыл – это его принципиальная как бы элитарность, на самом деле маскирующая нежелание (не скажу неумение, поскольку это не доказуемо в данном случае) строить работающую романную конструкцию.  Для такого текста отрицательные отзывы – тоже в своем роде реклама, поэтому от них я воздержусь от резких выражений и даже от иронии. Мы с вами видели всякое, выдержим и это. А вот Андрею Щербаку-Жукову, номинатору текста, не отказать в чувстве юмора и отваге.

Глеб Елисеев:

Текст, после прочтения которого почему-то хочется сообщить «уважаемому автору»: «Знаете, «Новая волна» в НФ с ее стилистическими экспериментами в ущерб сюжетной наполненности приказала долго жить пятьдесят лет назад. А отечественные модернистские эксперименты, на которые автор явственно намекает эпиграфом, и вообще уже лет сто как являются экспонатами литературного музея. Пытаться выкапывать и оживлять этих художественных «зомби» занятие (как бы это по-политкорректней выразиться…) скорее малопродуктивное».

Видно, что в произведении автор сосредоточился не на его смысле, а на стилистических «вывертах», ритме и якобы «языковых изысках», но результат получился не слишком удачным. При значительной невнятности сюжета предложенного читателям «космического приключения» насладиться его языком и художественной энергией не получается. А намеки на то, что пред нами «юмористика», в стиле «Кибериады» пана Лема, только раздражают. Чтобы писать как Лем, нужно иметь талант масштаба этого фантаста, а до этого создатель повести «Выступки Слов» заметно не дотягивает.

И уж окончательно выбешивает постоянный «капс», создающий впечатление, будто героиня-рассказчица постоянно истерически орет. А ведь даже в сетевых дискуссиях тех, кто злоупотребляет заглавными буквами, беспощадно банят или просто игнорируют.

Скажем так: для стилистического эксперимента объем произведения слишком велик, для серьезного произведения – смысла в нем слишком мало.

Ирина Епифанова:

В пятом классе у нас с подружкой была тетрадочка с надписью «Бред сумасшедшего». Там мы по очереди с упоением имитировали шизофазию, сочетая несочетаемое, нанизывая слова в грамматически правильном порядке, но абсолютно без смысла. Сами смеялись, сами кайфовали от того, как это ловко у нас получается.

Я не то чтобы сравниваю этот рассказ с той нашей детской писаниной. Конечно, здесь видны образование, тонны прочитанных томов, отсылки к Хлебникову, Бурлюку и прочим футуристам. Но кое-что всё же роднит, а именно самоценность эксперимента. Текст сделан на радость самому экспериментатору и паре-тройке филологов-эстетов. Такие чистые игры разума. На рядового читателя, который хочет плавно скользить по тексту, получая удовольствие от сюжета, психологизма и убедительности персонажей, он не ориентирован.

Евгений Лесин:

Читать невозможно в принципе. То большие буквы, то полужирный шрифт, скобки еще все время, да и знаки препинания, скажем так, авторские. То есть их слишком много, говоря попросту. Плюс, разумеется, авторская терминология. Типичный, взятый наугад пример текста:

«Дивослав:

— Та гнедко̍-воронко̾! Куда РУЛИМ то?

Теоэфир:

Здесь перципие͗нты – сонмя͗не – поблизости! …со всем вы̍хлопом и пердежом настроенные на «кобздуʹ» энтропии!

Дивослав:

— Брр-ррр-рр! …Внесисте̍мные?!  Та еманджаʹ!.. ОТТЕСДРА́ЙВИТЬ их надо?!

 *

…Ъ! Откуда в нашем тео-НЛО – ТЕОЭФИР??

Это – вайб! Мы с моим пацантрэ – можем подключаться к ПРИРОДНОМУ БИОКОМПЬЮТЕРУ КОСМОСА)».

Подобные авторские штуки – они ничего не выделяют, не делают более значимым или важным, они просто отвлекают от сюжета.

Подобная заумь, подобная визуальная поэзия допустима в стихах, то есть собственно в поэзии, но не в сюжетной же прозе. В экспериментально прозе – может быть. В стихах, повторю – да, разумеется. Кстати, текст поэтичен. Или даже так: написан почти стихами. Если автор того и хотел (эпиграф из Хлебникова тому подтверждение) – что ж, подобное небезынтересно.

Но за сюжетом я уследить не смог.

Екатерина Писарева:

Экспериментальный текст Лайлы Вандела – не то рассказ, не то пьеса – с самого начала дает подсказку для тех, кто совсем не готов к литературным экзерсисам. Ключом ко всему становится эпиграф (!) из Велимира Хлебникова – сим незамысловатым жестом автор как бы предупреждает, что дальше будет заумь, брызги шампанского и словотворчество.

Да простит меня автор, но читать текст с жирными выделениями и словами, набранными капслоком, выше моих человеческих сил. Я не понимаю, зачем в XXI веке переизобретать велосипед, который разваливается на ходу.