РОССИЯ ВО МГЛЕ. Владимир Березин о романе «Сфумато»

РОССИЯ ВО МГЛЕ

«Сфумато» Алексея Федярова

Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала.

Александр Радищев

Это прекрасная книга хорошего автора, и она, безусловно, достойна какой-нибудь премии. Например, даже какой-нибудь премии Сахарова (может, её дают за прозаическое произведение).

«Сфумато» — это дымка, мгла, так вот вам Россия во мгле, и нет уже кремлёвского мечтателя, сам Кремль срыт — зачем, почему — непонятно.

В чём там дело? Я не думаю, что нужно переживать из-за спойлеров, ведь мы перечитываем рассказ «Один день Ивана Денисовича» не потому, что забыли, что случится в конце, и не ожидаем, что перед сном в барак придёт комиссия Партийного Контроля и всем зека дадут вольную.

Итак, там такая Россия будущего, то есть 2032 года. Что-то произошло в мире в 2023 году, кажется, все страны подписали конвенцию о запрете ядерного оружия и из России его вывезли куда-то далеко (об этом говорится очень невнятно). В этом государстве будущего обнаруживается тоталитарный режим хуже сталинского. Диссиденты и просто неугодные рассажены по зонам, которые называются «кластерами». В этих кластерах происходит натуральный террор с не очень понятными целями, а на остальной территории страны хозяйничает компрадорская буржуазия, китайцы и западные монополии. Поэтому я бы сходу не называл эту книгу такой уж оппозиционной: ведь эта картина мира описывает всё то, что выражено в знаменитой (и выдуманной) цитате из Маргарет Тэтчер: «На территории СССР экономически оправдано проживание 15 миллионов человек». Так что тут воплощена известная пропагандистская идея о том, что Западу нужно жизненное пространство на Востоке. Короче, происходит размен ядерного оружия (и возможность заселения с экономической оккупацией) на возможность оставшимся у власти поедом есть свой народ, потихоньку уменьшая его количество. Зачем эта радость мировым демократиям — совершенно непонятно. Если мировое общество тут сдало разоружённую Россию упырям за лес и сало, так это агитация из совсем другого (политического) лагеря, вовсе не оппозиционного, а наоборот.

Но подробно описывать этот мир автору почему-то не хотелось, и он сосредоточился на бытовой жизни кластеров. Сперва рассказывается о Земле Франца-Иосифа, где живёт сорокалетний писатель-вдовец с малолетним сыном. Его изымают из места ссылки, долго бьют (он ничего не подписывает) и тут же расстреливают. Сын после этого попадает к соседке-ссыльной, немолодой знаменитой журналистке. Они перемещаются в якутский кластер, где живёт брат журналистки, тоже журналист, ставший сексотом и предательством сохранивший всем их жизни. Мальчик вырастает, у него появляется любовь, но в этот момент его сажают за драку (он не виноват).

В этот момент в Якутию, к опальному и тоже ссыльному чекисту, прилетает его ученик-чекист (не ссыльный, а вполне действующий), и из их разговоров читатель понимает, что речь идёт о готовящемся восстании элит. Мимоходом появляется честный олигарх, который сидит в лагере, к нему приезжает иностранец и предлагает войти в компрадорское правительство. Честный олигарх презрительно отказывается, а ему говорят, что вода камень точит. «Я и есть вода», — пафосно говорит честный олигарх и велит вести его обратно в барак. Для чего-то юношу-сироту и его девушку выдёргивают из ссылки и отправляют учиться в школу КГБ. Наученный несколькими тысячами таких романов, я начал думать, что сюжет повернёт в сторону теракта с участием этих подростков с последующим показательным процессом etc. Но нет, тут ничего не происходит. Чекиста-ученика зачем-то убивает красотка-чекистка, по совместительству жена старого сексота (и любовница молодого чекиста). Убивают и старого мужа-предателя, убивают вообще всех свидетелей чего бы то ни было. Бывшую знаменитую журналистку перевербовывают (может, потом и убивают, но это непонятно). В итоге двое молодых людей учатся в секретной чекисткой школе, а по голограммофону беседуют с бывшей знаменитой журналисткой. (Такое впечатление, что её тоже убили, но это как-то неточно. По крайней мере, в финале от её имени выступает та самая чекистская красотка, которую начальство называет то Викторией, то Лидой).

Но это всё неважно — потому что основное работающее вещество романа (как пишут в инструкциях к лекарствам) не в этом. Оно в описании «зоны», «ссылки», опрокинутой в недалёкое будущее. То есть это даже не современность, а такое общество без технологий на уровне лагеря или бараков ссыльнопоселенцев родом из известного фундаментального труда Александра Солженицына. Я, в общем, с уважением отношусь к такого рода агитационной литературе. Но надо понимать одно её свойство. Эта литература — всегда манипулятивная. Когда она лучше всего воздействует на обывателя? А тогда, когда обывателю в мелких подробностях показывают то, как его выколупывают из его уютной норки, его жену и дочь насилуют, он мёрзнет в бараке, а его потомство загибается в услужении у Левиафана. И это должно быть подробно, очень подробно описано. Только тогда можно закрыть глаза на картонность персонажей и нелепости сюжета — потому что рефлексия срабатывает по триггерным словам и сценам. Манипулятивно? Ну да, а что вы хотите от идеологической литературы?

Но такую агитационную работу губит половинчатость, — это как неловкое и суетливое убийство кошки. Пропаганда должна быть последовательна и логична. Непростительно делать высказывание запутанным, агитация не должна быть мутной, как дымка на старинных портретах, — то самое, что искусствоведы зовут «сфумато». Нужно уйти либо в настоящую литературу, в ад прозы, сопоставимой с шаламовской, либо в чистую агитацию.

А тут всё многозначительно и туманно, да и кончается так же:

«— Они живут и верят. Как? Ведь они всё видели. Они знают, что ничего больше нет. Их самих нет. Как?

Лида смотрит на Дениса Александровича, она в красивом узком платье сидит напротив за низким столом: начальник любит, когда низкий стол и кресла, когда узкое платье.

— Мы им дали стаю мёртвых птиц, Лида, — отвечает Денис Александрович.

— Как?

— Ты идёшь на охоту, стоишь, ждёшь, ты стреляешь и ни разу не попадаешь, но кто-то рядом говорит: «О, чудо, летят мёртвые птицы». И ты веришь. Потому что в это легче поверить, чем в то, что ты не попал.

— Но они же умные. Виктория. Давид был умный. Стас — умный.

— Все и всегда выбирают мёртвых птиц».

В этой сцене я предполагаю конструкцию «вот так мы дурим этих диссидентов», которой должно противостоять «не верь, не бойся, не проси». Но, Боже мой, почему это всё должно быть так нелепо, почему для понимания высказывания нужно лезть на шкаф, вытягивать шею в форточку и изгибаться? Чтение не должно замещаться рефлексией на триггеры.

И да, тут повсеместный «пелевин» с его чекистами-оборотнями, торшером Мафусаила и прочим абсурдом. Но один Пелевин уже есть, и, гарцуя на своей лошади, кричит, что Боливар не снесёт двоих. Но я вовсе не пеняю автору отсутствием «весёлого абсурда» (тема не весёлая, чего уж там), а просто пытаюсь понять, работает ли такой метод конструирования реальности.

Но вот что мне кажется — у этой литературы есть свои, вполне новые горизонты. Бог с ней, с запутанностью и манипуляцией, именно эта конструкция имеет будущее — вязкий, плотный текст, предсказуемость, удовольствие читателя от того, что он узнал знакомые страхи. Но беда такого рода агитации — общая с политтехнологией выборов. Агитировать начинают внутри своих сторонников, а не налаживая диалог с колеблющимися. Так что, конечно, роман не для любого человека, любящего прозу и не любящего власть, но свой читатель у текста несомненно есть.

С чем мы и поздравляем автора.