Необычайно вкусная метафизическая проза московского прозаика «четвёртой волны», рассказывающая на этот раз глубоко личную историю непонятно откуда взявшегося ощущения опасности, которое тяготит, тяготит, мелькает где-то на периферии летнего отдыха в умиротворенном парке и неожиданно взрывается как вспышка света пронзающего тёмную комнату подсознания чтобы явить сознанию симулякров и картонные декорации того окружающего мира, который еще недавно был реальностью
Владимир Покровский. Чёртова дочка. (по рукописи)
Номинировал Сергей Соболев
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
Написать отдельную повесть про Мартышку (Марию Шухарт — дочь Рэдрика Шухарта из «Пикника на обочине»), — идея сама по себе замечательная. Теоретически. А на практике автор не знает, что с ней, героиней, делать. Всё какое-то вымученное.
Лев Лобарёв:
Стилистически — очень хорошо, хотя переняты скорее формальные признаки оригинального стиля, чем его функциональные свойства. На материале девочки-мутанта, дочки сталкера из хармонтской Зоны (ну, вы поняли) рассказывается история про помесь Бодхисаттвы и достоевского ребенка со слезинкой. При этом автор умудряется не сказать в обеих заявленных темах ни одного нового слова.
Мартышка — персонаж сугубо страдательный, не совершивший ни единого поступка, значимого в рамках заявленной истории. Ей управляют то опекуны, то Шар-подселенец… Ну и заканчивается все абсолютно и идеально пассивно: сидением на попе ровно, с отмершими потребностями чувствовать, пить, есть и срать. Короче, персонажа («человека действующего») и сюжета («обстоятельств, приводящих к развитию») в данном тексте не обнаружено.
Константин Мильчин:
Спин-офф «Пикника на обочине». Сам по себе жанр спин-оффа вполне заслуженный, но автору такого текста нужно пройти между Сциллой и Харибдой — с одной стороны есть опасность просто переписать «донорское произведение» своими словами, с другой стороны слишком далеко оторваться от оригинала. «Чертова дочка» угодила в Харибду — не очень понятно зачем вообще автору понадобилось использовать для своего романа мир и героев Стругацких?
Михаил Назаренко:
Фанфик фанфику рознь; Мэри-Сью – не Розенкранц и Гильденстерн, а «Тот самый Мюнхгаузен» – не «Возвращение Ретта Батлера».
Но если есть на свете романы, к которым противопоказано писать продолжения, то «Пикник на обочине», без сомнения, в их число входит. Ни один текст о том, что было после ТЕХ САМЫХ слов Рэдрика Шухарта не может быть убедительным потому, что… просто не может. И не становится.
Повесть Покровского – история Мартышки, но значимы в ней только начало и финал; всё прочее – не более чем растянутое время, необходимое для фабулы, но не для героини, потому что она не меняется. Объем повести, кстати, – почти в половину «Пикника»; а теперь вспомните две из четырех глав романа Стругацких – и сравните.
А еще – Стругацкие никогда (по крайней мере, после 1958 года) не позволили бы себе писать так: «Каждый раз, понемногу отходя от невыносимой сердечной боли, я чувствовала что-то наподобие гордости за себя, за то, что я сделала хоть какое-то доброе дело, но гордости, неразрывно связанной с унижением, потому что каждый раз я участвовала в этом процессе в качестве неинформированного исполнителя, осуществляющего неизвестное добро неизвестному человеку по неизвестной указке, и неизменно получающего за это добро почти смертельное наказание».
Артём Рондарев:
Я, если честно, не очень понимаю, что эта повесть делает в списке выдвинутых на премию текстов, потому что это банальный фанфик по «Пикнику на обочине», как бы продолжение его, написанное от имени дочки Шухарта, которая, после того как папа повидался с Золотым Шаром, сама стала этим Золотым Шаром (не спрашивайте меня, как) и, значит, рассказывает теперь историю своей трудной судьбы после такого казуса. Написано это все боевым безрефлексивным языком стандартного фанфика, на том уровне, когда фанфик даже не хочет отдать себе отчет в том, что он фанфик, а прямо полагает себя легитимным самостоятельным произведением, то есть, вот так примерно:
«Это очень редкая фишка Зоны, я о ней только слышала и раньше подозревала, что врут. Называют это по-разному, чаще – загаркой. Человек, попавший под загарку, похоже, ничего не замечает, просто начинает быстро менять цвет, по нарастающей, от красного к фиолетовому, а потом исчезает».
Безрефлексивность текста автор, разумеется, извиняет для себя тем, что повествование идет от первого лица, и текст представляет собой внутреннюю речь героя, это стандартный для таких книг ход, первое лицо все спишет. Также, поскольку автор твердо решил, что дело все происходит в Америке, там попутно идет еще такое несколько кафкианское открытие Америки, то есть, попытка описать страну, о которой ничего не знаешь (я не знаком с автором, допускаю, что на самом деле он Америку знает отлично, но из текста этого не видно совершенно); имеются тут и благонамеренные рассуждения о природе добра, зла, ненависти и агрессии: словом, все те химеры, которые спустили с цепи своим оригинальным произведением братья Стругацкие, — то есть, иллюзии того, что каждый нормальный человек, если он крепко подумает и соотнесется со своим здравым смыслом, сможет описать любую реальность и разрешить все проклятые вопросы философии и социологии, — тут встают в полный рост (википедия сообщает, что «творчество Покровского отличает обострённое внимание к нравственным проблемам, постановка «проклятых вопросов», исключающих тривиальные решения»; а как же еще). Разумеется, все это в нужную меру остросюжетно, трупы громоздятся один на другой, пока в буквальном смысле не занимают целую гостиницу, и, словом, повесть эту смело можно издавать в книжке с обложкой, на которой тянут к читателю руки монстры с красными глазами.
Я вообще не очень в курсе номенклатур этого мира, насколько я понимаю, там существуют какие-то «авторизованные продолжения» и прочие коммерческие схемы выкачивания из поклонников той или иной «вселенной» бабла, наряду с разного рода мерчандайзингом; вполне возможно, что здешняя повесть тоже сделана по какой-то такой «легальной» схеме, но все-таки это все никак не объясняет, что она делает в списке номинантов на литературную премию. То есть, я рассуждаю сейчас не из снобизма, я не имею ничего против фанфиков, «авторизованных продолжений» и прочих оттенков серого, проблема в данном случае заключается исключительно в разведении магистерий: литературная премия оценивает в том числе и оригинальность текстов, здесь же нет оригинальности даже по меркам фанфика, не говоря уже обо всем остальном.