Павел Амнуэль. Вселенные: ступени бесконечностей
Изданная в 2057 году (во всяком случае, не ранее) монография Павла Амнуэля — это не совсем художественное произведение. Впрочем, Станислав Лем, когда его упрекали в том, что он отходит от беллетристики, заявлял: «То, что вчера считалось трансцендентностью границ беллетристики, сегодня может быть уже интегральной частью художественной литературы, поскольку граница эта носит изменичвый характер, зависит от принятых условностей, и когда они изменяются, фантастическая философия или теология может стать именно «нормальной художественной литературой».»
Книга Амнуэля — итог его многолетних исследований многомирий (того, что нередко у нас называют «эвереттикой», но на самом деле существенно шире идеи Хью Эверетта III). Если ранее Амнуэль писал и публиковал литературные апокрифы о реальных случаях, явлениях, историях, связанных с жизнь в многомириях, то здесь он описывает историю науки о многомириях в целом, и хотя и ссылается на отдельные свои апокрифы, сводную картину бесконечного разнообразия многомирий мы видим впервые.
Маленькое отступление. С первого знакомства с теорией Эверетта меня не покидало ощущение какой-то невообразимой щедрости природы, если она позволяет себе регулярно производить целые вселенные. Но со временем, сопоставляя представления о многомириях с обычной деятельностью микромира, с обилием животного мира на Земле, наконец, с невообразимыми пространствами космоса, я пришёл к мысли, что сама по себе энергетическая роскошь не является никаким исключением в мире.
Если, к примеру, принять антропный принцип возникновения вселенной, становящийся всё более популярным ныне, то совершенно непонятно, зачем нужно человеку всё это многообразие. Зачем понадобились галактики, пульсары и чёрные дыры, зачем трилобиты, птеродактили и утконосы, зачем цунами, торнадо и извержения вулканов? Зачем? Можно было бы ограничиться зелёной травкой и шашлыками с пивасиком.
Книга Амнуэля многократно, чуть ли не в бесконечных количествах увеличивает уже существующее многообразие мира. Вводя и анализируя понятия лоскутного, эвереттовского, инфляционного, струнного, циклического, ландшафтного, голографического и прочих многомирий, автор существенно расширяет онтологическую картину наших представлений о мире.
Павел Амнуэль. Вселенные: ступени бесконечностей. (по рукописи)
Номинировал Владимир Борисов
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
Присутствие этой книги в финале премии не удивляет. Замысел интересный, а реализация его, вероятно, потребовала от автора много сил и времени, что вызывает уважение. Но книга… хмм… плохо поддается «процессу чтения». Или это я читатель такой.
Константин Мильчин:
Затея чрезвычайно занятная — написать псевдонаучную псевдомонографию, разработав собственную физику и собственную философию. Я даже соглашусь, что у автора получилось задуманное, а для гуманитария идеи господина Амнуэля выглядят почти убедительным. Проблема в том, что это книгу совершенно невозможно читать. Амнуэль не Хокинг и не Виленкин. Меж тем описанные в книге теории могли бы стать основной вселенной для масштабного сериала.
Михаил Назаренко:
Когда я читал эту книгу, вспоминались другие «гиперпроекты», связывающие воедино разрозненные тексты автора: поздний Хайнлайн, поздний Азимов. Но нет, конечно, они ни при чем (как и – тем более – «Сильмариллион»): перед нами summa everetticae, символ веры, который не просто соединяет, но окончательно подтверждает и доказывает истинность нескольких десятков написанных ранее повестей и рассказов. Более того: автор старательно провел границу между «наукой установлено» и «мы предполагаем», хотя из перспективы 2057 года, когда якобы опубликован этот текст, все факты – разумеется, «подлинные».
Эвереттическая проза Амнуэля работает по-настоящему, лишь когда рассказывает о людях, с которыми случилось то-то и то-то. Но, кажется, для автора это второстепенно (что не означает – вовсе неважно; последние страницы «Вселенных» свидетельствуют о том же).
Другое дело, что автору «Summa technologiae» хватило бы двадцати страниц «Абсолютной пустоты», чтобы выжать из идеи всё возможное, вывернуть ее наизнанку и оставить для общего употребления. Другое дело, что автор «Анафема» потратил девять сотен страниц, чтобы при помощи той же эвереттики решить раз и навсегда спор платоников и аристотелианцев (насколько убедительными получились итоги – особый вопрос). Но Амнуэль на четырех с половиной сотнях страниц рассказал только о том, о чем рассказал («Прижилось и название «фрактальные многомирия», хотя более поздние исследователи этого класса многомирия пытались дать им более правильные названия: например, переносимые многомирия, поскольку речь шла об открытых Вильмаром и Константиновым классах так называемых переносимых операторов, порождающих, в свою очередь, новый класс решений нелинейных квантовых уравнений»). А этого слишком мало.
(Пользуясь случаем, замечу, что очерк предыстории идеи «многомирия» – очень поверхностный. Мало того, что Лейбниц не упоминается вовсе, так еще и его слова о «лучшем из миров» приписаны Вольтеру, который злобно его пародировал.)
Артём Рондарев:
Книга эта (романом ее назвать сложно) представляет собой ту разновидность жанра литературной мистификации, в которой текст мимикрирует под научно-популярный труд, — написанный, как сообщает предисловие, в 2057 году. Мистификация выполнена настолько тщательно, что даже датой издания книги на титульном листе значится тот самый 2057 год (об этике такого подхода мы тут судить не будем); в конце книги приведены благодарности тем вымышленным людям, которые помогали автору писать монографию, и имеется даже библиография на несколько страниц и глоссарий. Текст повествует об эволюции науки о многомирии, названной «эвереттикой» — по фамилии Хью Эверетта, в 1957 году предложившего многомировую интерпретацию квантовой механики: речь тут идет о том, что часто и некорректно называется идеей о параллельных мирах; Амнуэль явно обладает амбициями написать исчерпывающий эту тему компендиум. Работает он с идеей многомирий давно, написал по данной теме уже несколько произведений, так что подобное желание, по-видимому, было в конце концов неизбежным: рано или поздно всякий, кто имеет дело с определенным связным пространством, испытывает искушение написать «Сильмариллион».
Компендиум пространен (450 страниц) и весьма наукообразен, несмотря на то, что симулирует «доступное» изложение истории эвереттики, о чем сказано в «симулирующем предисловие» предисловии; сюжетом его является именно история вымышленной науки и ее предмета и ничто другое. Книга поделена на три части: в первой излагается, так сказать, физика процесса, во второй – психология, в третьей – своего рода социология. Амнуэль рассказывает об эвереттике очень подробно и последовательно, перемешивая реальные научные данные и описания подлинных экспериментов с вымышленными; моих знаний не хватает на то, чтобы отличать вторые от первых (если, конечно, не указана какая-то очевидно невозможная дата), а по поводу первых судить о том, насколько корректно они приведены и интерпретированы, так что презумпция невиновности велит нам верить автору.Для представления о том, каким языком написана большая часть текста, привожу цитату: «Рассмотрим аксиому квантового принципа неопределенности для многомирий. Аксиома гласит: идентичные ветви, возникающие при ветвлении типа «А плюс А», обладают общим набором всех квантовых чисел, но тем не менее являются различными в пределах квантовой неопределенности. Иными словами, квантовые числа, описывающие состояние ветви (альтерверса) не могут быть в принципе заданы с абсолютной точностью: если задать точно квантовое число Х, то квантовое число Y невозможно задать с той же точностью, но в некотором вычислимом интервале. Таким образом, идентичные ветви (альтерверсы) «на самом деле» идентичны лишь в пределах неопределенности задания квантовых чисел».
В связи со всем вышеизложенным давать какой-либо сюжетный синопсис в данном случае не представляется возможным. Амнуэль очевидно строит текст по образцу интеллектуальной литературы, уснащая его ссылками, упоминаниями и цитатами (иногда подлинными, чаще вымышленными), указывая годы публикации того или иного фиктивного научного труда и фамилии его авторов на языке оригинала; возникает и неизбежный Борхес, более, чем кто-либо другой, ответственный за популярность в русскоязычной литературе «интеллектуальной прозы». Видны тут, впрочем, и родовые приметы мэйнстримных фантастических наших жанров: так, в наукообразный текст иногда вставляются прямая речь и диалоги, интонационно напоминающие диалоги в книгах для детей и юношества (то есть поучительные, слегка, как бы это сказать, «озорные» и полные авторских ремарок), а ученые (преимущественно физики, как нетрудно догадаться) здесь регулярно мотивируются на свои научные эксперименты «девушками» с красивыми именами, причем ничего хорошего из этого не выходит.
Проблема любого литературного труда, имеющего амбицию претендовать на звание «интеллектуального», состоит не столько в правдоподобии вымысла, сколько в его естественной практичности: выдумать что-либо, противу распространенных представлений, не так уж сложно, сложно заставить все части вымысла быть целесообразными. С этой точки зрения показательна помянутая уже библиография, приведенная в конце книги Амнуэля — это девять страниц вымышленных имен, названий и выходных данных, которые смотреть совершенно незачем: в них нет никакой собственной игры, нет никакой собственной функции, они рабски выполняют только одну, навязанную извне косметическую роль,то есть, представляют собой просто девять страниц пустых означающих, или, в целом, лишенный всякого смысла симулякр, который находится в этом месте только по одной причине: потому что так продиктовала форма симуляции. Любой работник, создающий в фильме декорации, отлично знает, что всякий предмет, помещенный в кадр, должен обладать своим сообщением, которое может пройти (и скорее всего пройдет) незамеченным, но которое будет иметься в наличии, и любой, кто возьмется кадр пристально рассматривать, сумеет его прочитать. Просто так завалить комнату хламом, потому что должно же в комнате что-то находиться, — это не есть работа декоратора; точно так же накидать в конец книги имен и названий только оттого, что так положено «по форме», – это не работа писателя: с этим и секретарь справится.
Собственно, основная претензия непосредственно к тексту состоит даже не в том, что он малопонятен для человека, не обладающего спектром специальных знаний, — а в том, что ты никогда не можешь сказать, что в этом тексте является необходимой его частью, что логично вытекает из развития материала, а что помещено сюда из соображений соблюдения выбранного формата. Посторонний читатель решительно не способен уловить драматургию проблематики; а без ее ощущения все рассыпается на фрагменты, в то время как очевидные «заполнители» вроде библиографии заставляют подозревать недоброе.
Таким образом, возникает проблема, которая покрывает все другие соображения: совершенно непонятно, кому эта книга предназначена. Люди, которые в физике что-то смыслят, едва ли найдут тут для себя много нового, люди, которые физику со школьных лет обходят стороной, половину рассуждений просто не поймут, потому что для уяснения себе того, что значит «коллапс волновой функции», недостаточно здравого смысла и знаний по починке электропроводки. В худшем случае эти последние заучат несколько высокоумных выражений, и мы получим еще некоторое число людей, злоупотребляющих понятиями, смысл которых им мало ясен, и применяющих физические термины для описания своих бытовых проблем, то есть тот тип блогера, который к месту и не к месту (точнее, всегда не к месту) вставляет в свои рассуждения кота Шредингера и принцип неопределенности Гейзенберга. По сути, претензия в сложности к данному опусуровно та самая, которую автор высказывает в адрес вымышленной книги ученого эксперта по многомирю, упоминаемой в предисловии, ради полемики с тяжеловесным подходом которой данный компендиум как бы и написан: можно утешаться тем, что тут имеется постмодернистская интертекстуальная (или метароманическая, если хотите) ирония, но утешение это слабое, ибо ирония подобного рода сейчас имеется почти везде.
Вероятно, существует какое-то количество людей, которые способны с увлечением следить за перипетиями доказательства того, является ли наш мир миром фермионов или миром бозонов, отчетливо понимая, что доказательство это лишено практической или научной пользы (и, более того, не является каким-либо доказательством вообще, а представляет из себя лишь художественную симуляцию оного), однако едва ли будет большой ошибкой предположить, что таких людей на свете не слишком много; а между тем, рассуждения об этом занимают в книге не один десяток страниц. Литература вообще вещь до известной степени непрактичная, факт, но преувеличивать степень эту будет большой ошибкой: любой человек, даже тот, который, как ему кажется, наслаждается только лишь процессом чтения, — на деле всегда занимается целеполаганием, то есть выясняет для себя, зачем он что-то читает: посочувствовать героям, увлечься перипетией сюжета, обновить свой внутренний список этических и эстетических норм, уловить в тексте какую-то злободневность, «чисто посмеяться» и так далее. Именно поэтому книги, которые представляют из себя чистый мысленный эксперимент ради эксперимента, не сдобренный даже минимальным сюжетом и условностями художественного повествования, скорее всего, не найдут большого отклика: в них, как правило, некому сочувствовать, неоткуда брать норм, в них нет злободневности, там есть только игра интеллекта – но игру интеллекта можно куда с большей пользой отыскать, например, в философском трактате.
Впрочем, если судить о книге по той системе ценностей, которые она сама задает (популярный сейчас подход), то, разумеется, следует признать, что выполнена данная работа с большим тщанием и производит цельное впечатление. Моя проблема в том, что моих знаний не хватает на то, чтобы оценить интеллектуальное и научное качество этой постройки: и боюсь, что таких людей, как я, много.