ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Ольга Балла:
В принципе, идея «фантазии на тему черновиков» некоторого уже состоявшегося романа сама по себе свежа и потому интересна: автор выявляет смысловые возможности в предшественнике чужого текста и выращивает их по собственным соображениям, — и это правильно, поскольку всякий состоявшийся текст – не только факт, но ещё и стимул, запускающий в своей культуре разные связанные с ним движения (так что новые горизонты работы с текстами предшественников тут, несомненно, намечены). Автор устраивает своего рода альтернативную историю известного романа, направляя это движение по неисхоженным путям, да ещё придавая этому опыту (родственную Булгакову) драматургическую форму. Прелестно также, что автора (Булгакова) обсуждают, в том числе и с ним самим, его собственные персонажи.
Другой вопрос, что в совсем небольшом тексте много пространства и времени уходит на совсем не связанные с делом разговоры. Призрак Библиотеки долго рассуждает о себе и своих возможностях; Князь Тьмы отпускает длинную и совершенно необязательную реплику «в никуда» о том, что он хочет этого Призрака использовать в своих целях и не надо забывать о мелочах в отражении эпохи (Князю ли Тьмы изрекать банальности? – Ему бы изъясняться, скорее, парадоксами), затем Призрак вновь рассуждает о том, зачем же он понадобился Князю Тьмы, и снова о том, чем он занимается (к седьмой странице всё ещё неясно, что надо Князю от Призрака, между тем Призрак тоже успевает наговорить изрядно банальностей – о том, что для вдохновения нужны обстоятельства)… Может текст быть коротким и затянутым одновременно? Почти невозможно, но автору удалось.
И что это Сатана так озабочен тем, чтобы была «отражена эпоха да ещё чтобы через сто лет потомки поняли, что творится в стране? Подозрительно правильные вещи его волнуют. О, он возмущён тем, что «искажаются правильные идеи и благие порывы», – да он же радоваться этому должен. И вообще, ему и его Демону почему-то важно, чтобы писатели делали хорошую литературу, а все гадости, которые они им устраивает ради этого (да ещё беспокоится, чтобы не переборщить) – инструментальны, то есть служат хорошей конструктивной цели. — Где же его сатанинская сущность? Вообще-то ведь его задача – овладевать душами, творить зло, соперничать с Творцом… Он, конечно, по собственным словам, «часть той силы, что вечно хочет зла» и получает благо в качестве побочного продукта, — но здесь-то он совершенно никакого зла не хочет. То есть, идея видится, в конечном счёте, в корне неправильной.
Андрей Василевский:
Не знаю, зачем эта рукопись присутствует в Номинационном списке. Сказать мне о ней нечего. Нет, скажу: хватит уже паразитировать на «МиМ»!!!
Глеб Елисеев:
Как учит нас теория «литературократии» М. Берга, один из работающих способов продвинуть собственное произведение – сюжетно «присосаться» к уже популярному тексту чужого автора. В идеале – к классике. (Чтобы проблем с авторскими правами не возникало). И чтобы читатель «клюнул» на уже знакомых героев в незнакомой обстановке.
Именно так и поступил Андрей Юрков в пьесе «Призрак библиотеки», сделав активными деятелями сценического действа «знаковые фигуры» «Мастера и Маргариты» – от Воланда до кота Бегемота.
Логика действия понятна – Михаил Афанасьевич из могилы не поднимется и не «возопит» о попрании его прав. Но все же есть в подобного рода мероприятиях признак некоторой литературной слабости. Будто бы автор текста не надеется на создание собственных ярких персонажей и, как за спасательный круг, «ухватывается» за героев, сотворенных талантливым предшественником.
А подобная творческая неуверенность заставляет и читателей невольно относится к представленному им тексту либо как к пародии, либо как к постмодернистскому «пастишу». Возникает неизбежное ощущение «вторичности произведения», в независимости от реальных намерений его создателя.
А еще в пьесе «Призрак библиотеки» проявляется странная для современной литературы тенденция «оправдания точно причастных», когда проблемы М.А. Булгакова оказываются не результатом деятельности вполне конкретных людей, имеющих точные имя, отчество и фамилию, а якобы происходят благодаря вмешательству потусторонних сил. И таким образом хотя бы на страницах пьесы А. Юркова ненамеренно оказываются прощены те субъекты, которые вполне злонамеренно вредили и гадили талантливому русскому писателю.
Понятно, что возникла эта коллизия вопреки задумке воле автора, но она ведь все-таки возникла. И оттого опять же заставляет воспринимать весь текст как надуманный и не слишком удачно сконструированный. А это обидно. Ведь в последние годы фантастическая пьеса – воистину rara avis в полях и весях отечественной литературы воображения.
Ирина Епифанова:
Кажется, кто-то из номинаторов решил пошутить над жюри и подставить автора.)
Трудно представить, из каких ещё соображений можно выдвинуть на премию наряду с полновесными и серьёзными романами фанфик на тему «Мастера и Маргариты» размером 0,5 авторского листа.
Я каждый год, читая редкие, вот так как будто случайно залетевшие в номинационный список произведения «не отсюда», жалею, что не обладаю полномочиями номинатора. Во всяком случае через меня каждый год проходит минимум пяток рукописей, которые смотрелись бы в этом списке более уместно.
Перед нами мини-пьеса, приквел к роману Булгакова, как бы приоткрывающий завесу тайны, как создавался великий текст. При всём уважении к автору, это даже не рассказ с оригинальным сюжетом, это несамостоятельный текст, который не может быть адекватно воспринят без чтения «Мастера и Маргариты». Это больше похоже на вещь внутреннего пользования, для себя, для друзей, в которой нашли отражение размышления автора и некоторые литературоведческие изыскания на тему истории создания романа.
Текст не то чтобы плох. Он просто смотрится инородно в этом ряду и несоразмерен остальным выдвинутым произведениям.
Вадим Нестеров:
«Это явный признак – в нашем доме призрак»
к«В кругах, к коим я близок» (с), подобные тексты именуются «фанфиками», их не разрешают продавать и за них не дают коммерческий статус на «Автор.Тудей».
Нет, я в курсе, что закон не нарушен и на тексты что Гастона Леру, что Михаила Булгакова совершенно официально можно писать фанфики. Что автор «Призрака» Алексей Юрков в общем-то и делает.
Текст носит подзаголовок «фантазии на тему черновиков романа «Мастер и Маргарита», написан в жанре пьесы (и даже выложен на портале Гильдии драматургов России) и рассказывает о том, как встретил Воланд Призрака библиотеки Пашкова дома и решил с его помощью «прокачать» начинающего писателя Булгакова до жизнеописателя эпохи.
Потому что не поможешь Булгакову стать великим писателем – и все пойдет прахом: «Через сто лет потомки <…> и не поймут, что в стране было. Писатели начнут писать исторические романы, выдумывая глупости. Не дай бог, писателю исторических романов попадет в руки книга про оптимизм строителей социализма. То-то он вообразит про порывы и энтузиазм!»
Родовой травмой всех фанфиков является то, что чужие герои здесь напрочь теряют ту индивидуальность, что в них вложил автор, и начинают разговаривать так, что у людей, знакомых с оригиналом, глаза лезут на лоб.
Здесь – примерно то же самое. И Воланд, и Коровьев, и Бегемот, и Азазелло изъясняются совершенно одинаково, причем языком детского утренника:
Князь Тьмы (доверительно) Если Музу вовремя не подключить, тот, на кого мы надежды возлагаем, от отчаяния руки на себя наложить может! Или по морде бить пойдет тех, кого мой подручный на него науськивал только что (усмехается). — Да ведь и есть от чего! Или чего доброго, наган купит и мстить пойдет! И писателя не станет.
А цель – чтобы он эпоху описал. Действуй! А то мой подручный уже полетел. А ведь с него станется, он еще и других своих дружков подключит! А нам нужен роман – отражение эпохи! А не мелкая сатира на облагодетельствованных безмозглой властью писателей, да на сотрудников ГПУ. А то, останется потомкам верить тому, что тут происходило, со слов прихвостней и лизоблюдов.
В общем, пока зрители помогают спасти украденную Бабой Ягой Снегурочку, тьфу, наблюдают стимулирование роста профессионального мастерства писателя Булгакова, им расскажут и инсценируют несколько сцен из романа, не вошедших в финальную версию и оставшихся в черновиках.
Это окончательно снизводит «Призрака библиотеки» до уровня пародии, причем пародии не на роман Булгакова, а на какую-нибудь советскую детскую радиопередачу «В стране литературных героев» или на «Клуб знаменитых капитанов».
Причем это был бы очень плохой выпуск радиопередачи, поскольку с драматургией текста в этой пьесе полный завал. Юрков сам не знает – что хочет, поэтому вставляет в пьесу какие-то странные куски, вроде диалога двух гардеробщиц, некоторые герои пьесы появляются из неоткуда, другие, наоборот, долго и нудно рассказывают о себе в монологах:
«- Вот он спросил, кто я такой? Ну, вот я есть. Если есть призрак оперы, то почему бы не быть призраку библиотеки? Откуда я взялся? Это долгая история. Нас вообще-то немало. Просто ведем мы себя тихо и незаметно. Такие мы. Во многих библиотеках обитают такие же, как я. (Доверительно). Но мы больше в книгохранилищах. В читальные залы мы все же реже заглядываем. И то по необходимости. Поддержать. Навести порядок. А иногда и подсказать! Только вы не думайте, что это так вот легко – попасть в духи библиотек! Э-э, такое заслужить надо!»
В общем, Крепс и Минц негодуе.
Они такое писали на порядок профессиональнее, но их никто в лонг-лист не брал.
Екатерина Писарева:
Фантазии на тему черновиков «Мастера и Маргариты». Все это, конечно, мило, и роман Булгакова, безусловно, великий, но пьеса (а это именно она) не кажется мне подходящим претендентом на серьезную литературную премию. В виде домашнего спектакля «Призрак библиотеки» вполне мог бы состояться, но, простите, не более.