Новый роман Ксении Буржской «Пути сообщения» не похож ни на одну из ее прошлых книг – он совсем другого масштаба. Действие разворачивается в двух временных плоскостях – в 1936 году и в конце 2044-го. Первая часть – пронзительная и вкрадчивая, поначалу наполненная колокольчиковым смехом и вересковым запахом, которые словно рассеяны по всему тексту. Но кульминация близится, 1937-й грядет, и все вокруг предвещает потерю. И пока героини беспечно проводят свое последнее лето, читатель уже может догадаться, что за этим последует.
В первой части Буржская рассказывает историю двух женщин – Нины и Ганечки. Они обретают друг друга перед крушением прошлого мира, перед мраком 37-го, в котором им придется раствориться. НКВД, наветы и клевета, признание врагами народа, лагеря, казни – Буржская обращается к темным страницам истории, показывая их через светлых людей. Какими будут их судьбы мы так и не узнаем.
В 2044 году, в мире будущего, все то же: царит тоталитарный режим, люди делятся на врагов народов («чиселок») и на тех, кто встроен в систему. Бужская следует заветам классиков антиутопии и рисует нам страшный мир, в котором над людьми ставят эксперименты, лишают их имен и будущего. Россия находится в Изоляции, а люди носят хеликсы, которые отслеживают их месторасположение. Главные герои – «курьер» Данил, отбирающий людей для экспериментов, и искусственный интеллект Нина, призванная наблюдать и доносить на своих подопечных. Но из-за одной случайности меняется все, и у Нины образовывается что-то наподобие души. Она влюбляется в Данила и хочет помочь ему перехитрить систему.
Я давно слежу за тем, что делает Ксения Буржская (писательница и контент-евангелистка голосового помощника «Алиса»), читала ее дебютный роман «Мой белый» и – более поздний – «Зверобой», а также поэзию. «Пути сообщения» совсем другие, они прекрасно встраиваются в ряд классических антиутопий. Одно только «но»: мир Буржской ближе к нам сегодня, чем когда-либо. Чем Россия 2044-го отличается от того же северо-запада Китая, от жуткой цифровой провинции Синьцзян, о которой недавно рассказал всему миру журналист Джеффри Кейн? Буржская чувствует время, улавливает тревожные сигналы и пытается разрушить барьеры. Это не фантастика в классическом ее понимании – это как раз та самая литература без границ, находящаяся в поисках и освоении новых горизонтов.
Буржская Ксения. Пути сообщения. – М.: Эксмо: Inspiria, 2023.
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
Первая часть — в сущности, это Пролог — про Нину в предсказуемой Москве 30-х годов с «хорошей жизнью», ну, пока не арестуют.
Вторая часть — про нейросеть Нину в России 2044 года.
Россия 2044-го такая:
«Но что взять с матери? Фанатично помешанная на государственной религии, то есть считающая Главного Кремлина богоизбранным, она заставляла Данила молиться перед сном во славу Родины, и тот, стоя на коленях перед иконкой с Кремлем (как это связывалось в голове у матери, он не понимал, но и не спрашивал, принимая как данность), шептал тексты запрещенной рэп-группы «Говны» и в глазах матери обретал прощение. Отец по воскресеньям таскал его исповедоваться в районную госцерковь, и он вынужден был говорить вслух то, что от него хотели услышать, потому что в противном случае могли отправить в областной лагерь для ослушников, а Данил хотел оставаться в городе с Анаис».
При этом Автор всячески облегчает себе жизнь.
«Иногда Георгий Иванович даже радовался, что она не дожила — до этих хеликсов, «Гошанов» и «Королевского мерина», до круглосуточной прослушки, до кремлинов, которые могли в любой момент вломиться в квартиру, до Изоляции, до госрелигиозных праздников, до суверенного интернета, до продовольственного кризиса 2030-х, когда вместо куриного филе пришлось жрать пироги с муравьями, до почерневшей от мусорных отходов Яузы, которую в наше время прозвали Колой, а настоящей колы-то в продаже не было уже много лет, молодежь и не пробовала».
А что случилось-то — в смысле продовольственного кризиса? Это же реально интересно.
«За эти годы постепенно разрушилось все: закрывались театры и институты, высекались новые ценности и новые враги, как совершенный и вечный двигатель работала высокоточная пропаганда. А потом бац — Изоляция, национализация, диктатура».
Вот! Это же самое интересное — «бац»! Автор, расскажи нам про «бац»! Что случилось-то и почему? Не дает ответа.
Меня сначала удивило, что первая часть написана, как я сказал, предсказуемо, но живо и зримо, а вторая — так сяк. Разгадка обнаружилась на последних страницах, там Автор выкатывает целый список благодарностей тем, кто консультировал автора по 30-м годам ХХ века. А по 2044 году консультантов-то и нет.
Александр Лукашин:
Ахматову автор читала. И Надежду Мандельштам тоже. И Лидию Чуковскую. И все либеральные страхи и комплексы тут как тут. И вопросы. Кроме самого главного — а почему? Написано неплохо, но ненависть — плохой суфлёр.
Вадим Нестеров:
Этот автор тоже умеет писать, но к фантастике книга имеет крайне отдаленное отношение. Первая часть книги – 1936 год, сталинская Москва, сладкая жизнь двух жен ответственных работников. Дольче вита элиты, понятное дело, заканчивается доносами арестами и репрессиями. Поднадоевший тезис «никогда в этой стране не будет щастья» усиливается второй частью, где читателя ждет ближнее будущее, кремлины, православие как государственная религия, тоска по свободе в закрытом от «всегомирабезнас» обществе и ненормативная лексика.
Писать автор, повторюсь, умеет, но, господи, как же скучно это читать! Какой-то детский конструктор «все клише в одном флаконе», события и антураж предсказуемы до зевоты, ничего нового, ничего оригинального. Реально – следование «повесточке» до анекдотичности, когда в сталинской Москве у жен ответственных работников всплыла тема лесбийской любви – заржал.
Тот случай, когда «злободневность» — ругательное слово.
Алексей Сальников:
…и только я заинтересовался развитием лесбийского романа в декорациях Москвы конца тридцатых прошлого века, и тут как бы начался «Облачный атлас», затем резко прервался и на руках читателя осталась антиутопия: унылая, предсказуемая, янг-эдалтовская в плохом смысле этого слова, т.е. в которой гораздо больше «янг», чем «эдалт», шатающаяся из крайности в крайность. Смотрите, тут тотальный контроль и изоляция от всего остального мира, но детям знакома супергероика, и словосочетание «человек-паук» им о чем-то говорит, есть консольные игрульки, главному герою и его товарищам сходят с рук такие поступки, за которые и в менее суровых антиутопиях они бы уже оказались на нарах или были бы поставлены к ближайшей стенке уже в начале романа. Как-то все это грустно, наивно, порой возникало ощущение, что автор как бы говорит тебе со страницы: «И так сойдет!»
Забавно, скоро тридцать пять лет исполнится роману, в котором была и цифровизация, и чипизация, искусственный интеллект, и прекрасно построенный сюжет. Возможно, я отнесся бы к книге Ксении Буржской добрее, если бы не этот, уже довольно старый роман, который заканчивается словами: «И Чек улыбнулся Рибалтеру».